eng
Выпуск #2/2010
Ю.Носов.
Штрихи к групповому портрету первопроходцев полупроводниковой электроники Посвящается выходу в свет 100-го номера журнала "Электроника: НТБ"
Штрихи к групповому портрету первопроходцев полупроводниковой электроники Посвящается выходу в свет 100-го номера журнала "Электроника: НТБ"
Просмотры: 2497
История полупроводниковой электроники, начавшаяся изобретением транзистора (1948 год), молода, в ней наряду с общепринятыми источниками (архивные документы и др.) можно и должно использовать устные свидетельства очевидцев давних лет. Лишь при этом реконструкция прошлого становится наиболее адекватной. "Очень часто документ не открывает, а скрывает правду …Художественный, то есть образный анализ документа – одно из увлекательных дел историка" (М.Шагинян). И "обязательных дел", добавим от себя – в этой "расшифровке" подсказки свидетелей абсолютно необходимы.
ет пять тому назад я занялся непростым делом интервьюирования ветеранов, многое оказалось прелюбопытным. Следует заметить, что вообще-то ученые редко садятся за мемуары, в сравнении, например, с политическими деятелями. Политик ощущает себя творцом истории, он убежден, что его биография интересна человечеству. Кроме того, политик "писуч" по натуре и в его карьере неизбежны простои, которые надо чем-то заполнять. Троцкий написал "Автобиографию" на Принцевых островах, будучи на несколько лет фактически изолирован турками от мира. Ученый служит науке без отпусков и отставок, академик Котельников и после девяносто пяти продолжал регулярно публиковаться в научных журналах, его пример – правило, не исключение. А если кто-то и садится за мемуары, то сосредотачивается на "жизнеописании" научных идей, зацикливаться на "себе любимом" вроде как неэтично, коллеги засмеют. Интервью – не мемуары, на это и занятых, и ленивых "раскрутить" вполне реально. В живой беседе респондентов тянет расслабиться, вспоминают родителей, детство, вузы, друзей, любовь. Прорисовывается, кто они и откуда, почему такие, с чем пришли, кроме того, веет ароматом "того" времени с его повседневностью и романтикой, драмами и курьезами.
Я взял более сотни интервью; в "поколение первопроходцев", условно очерченное рождением в десятилетии между 1928 и 1937 годами, попало три десятка фигур, оставивших заметный след в электронике. В интегральной анкете этой группы 20 докторских степеней, 33 лауреатские медали, 10 должностей руководителей предприятий и министерских главков. В статье их прямая речь дана обезличенно – сказанное настолько типично, что могло быть произнесено каждым из них, окажись он в подобных обстоятельствах. Кое-где указывается возраст респондента в "то" время, порой именно эта цифра больше всего потрясает. Годы стирают частности, все явственнее становится характерность поколения как единого целого. Они и сами с пронзительной лиричностью осознают эту общность и встречаясь на конференциях, банкетах (все реже), в поликлиниках или на поминках соратников (все чаще), даже не вспомнив фамилий друг друга, обмениваются полумистическими взглядами – "мы с тобой одной крови, ты и я …"
Поколение победителей
Это те, кто защищал Москву, брал Берлин, партизанил, сутками не выходил из оружейных цехов. Персонажам моего рассказа в критические годы войны (1941–1943) было лет по десять-двенадцать, кому-то чуть больше, многим – меньше, им еще только предстояло сказать свое слово в неблизком и неопределенном будущем. А пока в опаленной войной стране они просто живут – детство, отрочество, юность. Как?
"В эвакуацию в таджикский Ура-Тюбе добирались больше месяца, нас у матери было трое: я (7 лет), сестра (4 года), брат (2 месяца). Голодали. В школу за 10 километров бегал босиком, ботинки через плечо, чтобы не побить; закончил уже в Москве с серебряной медалью. В сорок третьем работал на грен-заводе, где делали шелк для парашютов. Брали только мальчиков, чтобы могли залезать на стеллажи в узкие проемы за коконами тутового шелкопряда".
"В Котовске под Одессой в первые дни войны мессеры летали буквально на высоте крон деревьев, мы видели лица летчиков. Эвакуировались в Гурьев, голодали, во время долгой болезни пятилетним прочитал "Тихий Дон", других книг не было. Вернулись в сорок четвертом, пошел сразу во второй класс, а с четвертого начал по вечерам работать переплетчиком, школу, уже в Саратове, окончил с золотой медалью".
"В августе сорок второго немцы подошли к нашей станице, отец с отступающими красноармейцами взорвали радиостанции (это наша мазанка, работники: отец, мать, я), погрузили аппаратуру на две подводы и мы отправились в Очамчири. Запомнилось: очередь мессера изрешетила желтый чемодан рядом со мной" (7 лет).
"Мы сидели на вещах, ожидая машину от фабрики "Свобода", где работала мать. Но в ночь на 13 декабря по радио сообщили о разгроме немцев под Москвой, и мы отказались от эвакуации. Полгода не учился, наступил голод, пошел лаборантом в КБ-47 на Вельяминовской …" (14 лет).
"Из Таганрога выбрались 16 октября, а 17-го немцы заняли город. Там погибли 19 моих родственников в числе десяти тысяч, расстрелянных в Балке Смерти" (4 года).
"В классе были русские, азербайджанцы, армяне, украинцев и евреев мало, шли как русские. Никаких нацразборок, хотя лично я все же пострадал (смеется): получил четверки по азербайджанскому и по астрономии, остался без медали".
"За мной приглядывала родственница (мать умерла до войны, отец в армии), но фактически я "рос на улице" в "романтической" блатной среде пензенских беспризорников, однако четко знал: – "это не мое", вот и дрался, хотя был очень щуплым. Что потом? МИФИ, красный диплом, распределение на "объект Левшина" (так режимники именовали ФИАН) и – пьянящая возможность общения с крупнейшими физиками современности, таким, как Тамм, Померанчук, Басов, Мигдал Смородинский".
"В школе выполнил 1 разряд по шахматам, играл за сборную Воронежа, потом еще и по лыжам, стал областной знаменитостью".
"В школе имел 1 разряд по стрельбе и хорошие перспективы, но занявшись бегом, утратил твердость руки – рост приостановился. Может и к лучшему, а то уже начались разговоры о карьере стрелка, вот бы смеху было".
"Увлекся джазом, до сих пор считаю себя вторым среди московских любителей. Горжусь, что встречался с Дюком Эллингтоном, ему было тогда под семьдесят, но – хорош!"
Ну вот, наконец-то зазвучали нотки вполне благополучной мирной жизни: спорт, музыка, девушки (я гасил эту тему, а то слишком бы далеко ушли). Однако было и другое, я даже не подозревал сколько "наших", в том числе и близких приятелей, побывало в оккупации. Эта боль требует особенных слов, здесь только вскользь, пунктирно.
"Нас у матери было пятеро, мал мала меньше, она пошла в военкомат проситься в эвакуацию. "Не сейте панику, Киев не отдадим…" Сдали без боя. На Печерском, где мы ютились в комнатушке трамвайного общежития, немцы устроили гетто, за пределы которого выходить запрещалось. Однажды мы с братом отрывали доски от забора на дрова и немцы нас схватили, но обошлось, только избили до крови. Голодали страшно, через это я прошел еще дважды в жизни: во-первых, родился в голодомор, уцелел чудом, потом в 1946 году, когда уже взрослым был, почти пятнадцати лет".
"Немцы отступали стремительно, и хуторяне, бросив все, попрятались на болоте. Ловить нас не было времени, они ограничились тем, что сожгли хутор; печи, однако, остались, мы их топили, набрасывали ветошь и спали в тепле. Над головой – только звезды да огоньки самолетов, был сентябрь сорок третьего …" (3 года).
"Когда наши выбивали немцев из Таганрога, от близкого разрыва снаряда я получила контузию, которая быстро прошла, но не скоро забылось "пребывание на оккупированной территории" (12 лет, девочка, ныне профессор МИФИ).
Героизм многолик, победой моего поколения стало – выжить, не сломаться, не опуститься, суметь прочувствовать свое зарождающееся "я", поверить в себя. Решающий фронт – после преодоления холода, голода, болезней, неустроенности эвакуации, ужасов оккупации – проходил через школу, именно там было выиграно будущее.
Выбор пути
Только у одного из моих респондентов отец был заметной фигурой в электронике (в электровакуумной, разумеется, – Ю.Н.), у остальных – инженеры, учителя, врачи, военные, рабочие, все из коммуналок. Никто не стал поддерживать семейные традиции, и это замечательно: вторые поколения чаще всего и второсортны, ТВ наглядно демонстрирует, что получается из сыновей и внуков великих актеров. Сам решаешь свою судьбу, – сам и отвечаешь, получилось, – гордость, уверенность в себе, амбициозность. Без этого в науке делать нечего, пожалуй, и в искусстве.
Будущие электронщики не оглядывались на отцов, а заглядывались на своих чуть более старших предшественников, создавших атомную бомбу. Вот где великая цель, захватывающее дух творчество, слава, прорывающаяся сквозь режим секретности. Однако к середине пятидесятых решающие первые успехи наших атомщиков уже состоялись, казалось "все сделано", распределиться из вуза к Курчатову или в Дубну уже не было сверхпрестижно, но появились новые завлекалки. В полупроводники, казалось, приходили случайно, и это так, но на глубинном уровне понимания выясняется, что в конечном счете это становилось осознанным, счастливым и "единственно верным" выбором на всю жизнь.
"Из нашей школы только я отправился в Москву, все отговаривали и пугали, рвался в МИФИ – закрытость, элитарность, – но не дали общежития, сдал в Железнодорожный (теперешний МИИТ – Ю.Н.), приятель усмехнулся: "выучат на стрелочника", и я со сданными экзаменами "перешел через дорогу" в Менделеевку на "закрытый" факультет. Оказалось, технология – любовь на всю жизнь. Хоть радиолампы, хоть нанотранзисторы без технологии ничто".
"Отец был кадровым военным, это стало делом всей семьи, но я для себя решил определенно – только инженером, тогда это витало в молодежной среде. Поехал в Ленинград – ЛИТМО, радиофак, конкурс 10:1, прошел. Распределили в Александров на радиозавод, через три года перешел на полупроводниковый, а в 29 лет назначили главным инженером в Минск".
"В МЭИ повезло: на втором курсе попал в только что созданную полупроводниковую группу, первую в Союзе!" (Это первенство оспаривают Киевский университет и Ленинградский электротехнический, пусть так, – Ю.Н.). "Связями отца воспользовался лишь однажды, чтобы на 3-м курсе МЭИ с "кабелей" перейти на "полупроводники" – мы все тогда бредили транзисторами".
"В МЭИ на практике своими руками делал транзисторы: резал слитки германия, шлифовал пластины, иглой расцарапывал их на чипы, в графитовых кассетах вплавлял индиевые шарики, травил в пергидроли, лакировал; и когда после всего этого на экране осциллографа появлялись транзисторные характеристики – это было чудо!"
"Учиться лазерам у самого Прохорова – можно ли было пожелать большего в студенческие годы!"
"Работая на маслозаводе под Киевом, я примеривался к Политеху и однажды для пробы поехал туда на экзамены с документами приятеля. Неожиданно сдал, он стал студентом, я, чуть не плача, вернулся к опостылевшему маслу. Оказалось, нет худа без добра. Много позже, служа за Уралом в армии, услышал про МФТИ, отпросился, поехал в Долгопрудный, поступил. Закончил институт в 28 лет, а мог в 23, если б не гусарствовал, зато какие люди нас учили: Калашников, Курбатов, Келдыш, Никольский. Курбатов и забрал меня в свой почтовый ящик".
"Когда в 62 года я начал работать в США на фирме Fusion Lighting, то за две недели сумел разработать транзисторный генератор накачки плазменных светильников, над которым они бились уже полгода. Американцы – виртуозы компьютерного проектирования, но мои опыт и креативность российского разработчика перевесили. А главное – широта образования, которое я получил в Институте связи за 35 лет до того. И зачем его там у вас начали подстраивать под американское" (Rockwell, MD, 2009).
Удивительное дело: в пятидесятые годы еще не было учебников по полупроводникам, многие вообще учились на атомных специальностях или технологии электровакуумных приборов, и тем не менее сформировалось поколение высокообразованных профессионалов, способных создавать отечественную транзисторную электронику. Конечно, многие, пожалуй что все, учились или переучивались непосредственно на марше, запас общих знаний позволял нам это.
Гонка за лидером
Начиная с первых же американских публикаций по транзисторам (1948 год), мы оказались догоняющими, причем по разным причинам засиделись на старте на несколько лет. Пришлось форсировать, подгоняло начальство, подгоняли газеты, пугая вестями с фронтов "холодной войны". Нередко дипломные работы превращались в НИРы, классикой жанра стало воспроизведение точечного транзистора дипломницей МХТИ в 1949 году. В НИИ военные – председатели приемочных комиссий неизменно задавали разработчикам сакраментальный вопрос: "а как обстоит дело за бугром"?
Новое поколение шагнуло в большую жизнь без комплексов: генеральная линия – только транзисторы и диоды, и никаких иных парадигм (тогда и слова-то такого не было); главные и единственные полупроводники – германий, затем кремний; никаких академических авторитетов с их копанием в селене и в закиси меди, вскоре и американские зубры уже не воспринимались беспрекословно – способные ученики быстро вырастали из коротких штанишек. Неумолимо затягивала в себя чарующая мощь производства, делающего "сказку былью", директоров, ни черта не смыслящих в р-n‑переходах, и не являвшихся прямыми начальниками, слушались беспрекословно, с готовностью подставляли свое плечо, они отвечали тем же. Несмотря на режимные заморочки, царила демократия – свобода в работе и в общении с директорами, заказчиками, вплоть до уровня генеральных конструкторов систем, с генералами, руководителями министерств. Никаких "без доклада не входить", новые идеи шли снизу вверх, а оттуда возвращались в форме приказов-погонялок. Всех единило Дело; житейская неустроенность, неправедность госвласти, беззаконие, произвол фактически отходили на второй план, забывались на время.
"Диплом – датчик магнитного поля по идее Штоймеля – делал во Фрязино, это повеселее, чем, оставшись на кафедре, уточнять громоздкие уравнения. Сам "репарационный" немец к тому времени уже укатил в ГДР, пришлось покувыркаться, но на "диплом с отличием" наработал. А в дело датчик не пошел, оказался слишком узкополосным…"
"Еще с преддипломной практики поручили в "Пульсаре" разработку иодидной эпитаксии германия, вдвоем с тамошним виртуозом-механиком, он же стеклодув, слепили лабораторную установку. Структуры получались отличные, но для массовки метод не годился. Все же нашу "живопырку" в дополнение к технологии меза-транзистора увезли на завод в Киев, и она в цеху там "пахала" чуть ли не пятнадцать лет".
"После Университета Лашкарев (классик полупроводников, зав. кафедрой КГУ – Ю.Н.) распределил меня в институт академика Францевича, там занимались карбидом кремния, на который вдруг объявилась мода – его использовали в первых светодиодах. Институт размещался в одном из зданий Лавры, было тесно, и академик фанеркой отгородил мне часть своей директорской кельи, причем так ,что к "себе" я ходил "через него". А три года спустя вышла наша общая с ним книга по карбиду; славное было время…"
"Первый отчет о воздействии радиации на транзисторы подписал сам "Борода" (И.В.Курчатов – Ю.Н.), я пробыл в его домашнем кабинете (в знаменитом "домике" на территории ИАЭ – Ю.Н.) больше двух часов".
"Через три года после окончания МЭИ назначили начлабом в "Пульсаре", а моим первым дипломником стал Шимко, славный парнишка, будущий министр Радиопрома".
"Очень хотелось попасть в магнетронный цех, но Живописцев (директор завода № 382, ныне "Плутон" – Ю.Н.) сказал: "подучишься в ОКБ, потом можно и в цех, не навредишь”, так и получилось".
"Беглецов (директор опытного завода "Пульсара" – Ю.Н.) посылал меня в Запорожье с напутствием: "сиди хоть два месяца, но германиевые слитки отбирай, чтобы нам подошли, и пересылай поездом с проводниками". Я просидел полгода с перерывами, отличную прошел школу".
"С выпрямительным блоком моей разработки командировали в Никитовку, Донбасс, там сказали "сам проверяй", и спустили в шахту на глубину 350 метров, да не в люльке, а "на тросе", страшно".
"Моим первым соперником стал диод фирмы Хьюз, я тогда ничего не знал о ее хозяине, "великом и ужасном" Говарде Хьюзе (Ди Каприо в "Авиаторе") и не комплексовал; кое в чем удавалось почти сравняться".
"В ноябре меня назначили директором несуществующего зеленоградского НИИ, в декабре переехал в Москву, поселился в "Балчуге" (самая третьеразрядная гостиница той поры, но в центре – Ю.Н.), у меня были печать, счет в банке и "Волга" с водителем – действуй! "
"Построили новый корпус, а на оборудование денег не было, поехал к Олегу, однокласснику по МЭИ, он директорствовал в Подлипках и купался в деньгах. Все понял и помог, договор конечно был с бухгалтерскими нарушениями, но обошлось, а совесть не грызла – не себе, для дела".
"Косыгин с Шокиным приехали одни, как-то оторвались от охраны, прошли сразу в цех, была пересменка, их обступили работницы. А мы задержались у Воронцова (директор завода – Ю.Н.), все ждали сигнала из проходной. В восьмидесятые так запросто уже никто не приезжал".
"Когда начался "еврейский вопрос", во Фрязино просто изъяли "их" пропуска из проходной. Помню, кто-то стал скандалить: "я – курд", тогда многие имели "вторую национальность", не помогло" (позднее этот "кто-то" получил орден за сплавно-диффузионные транзисторы – Ю.Н.).
"Кандидатскую диссертацию озаглавил скромно (смеется): "Новые принципы действия полупроводниковых приборов". Было и впрямь кое-что, совет постановил перезащитить на доктора" (Респондент трижды награждался Госпремией).
"Нашим открытием (Ленинская премия – Ю.Н.) мы опередили американцев лет на шесть, правда благодаря превосходству в технологии они к концу шестидесятых нас догнали и ушли в отрыв".
"В "Сапфире" попал на стабилитроны, началась разработка шумовых диодов, пожалуй мы в этом преуспели лучше американцев. А вообще по стабилитронам, конечно же, отставали".
"На стажировке в 1961 году оказался в инкубаторе нобелевских лауреатов – Гарвард, Массачусетский технологический институт, Колумбийский университет. Выступил на семинаре Бломбергена (основатель нелинейной оптики – Ю.Н.) по статье об условиях лазерной генерации в полупроводниках – слушали напряженно, по вопросам понял – мы впереди. Потом Натан и Сорокин (известные американские лазерщики – Ю.Н.) пригласили в ресторан, там вцепились в меня еще основательнее, но о своем – ни слова. К сожалению, наши экспериментаторы ошиблись с выбором полупроводника, и приоритет по инжекционному лазеру уплыл к американцам".
Было бы наивно объяснять наши стартовые транзисторные успехи исключительно энергией, амбициозностью, честолюбием того поколения разработчиков – эти свойства молодости более-менее константны для всех времен. Амбиции поддерживались и направлялись политическим руководством страны, а также примером предшественников – создателей ядерного оружия и ракет, но главное – великой победой над самым сильным в мире врагом. Это еще не стало слабеющей памятью и затертыми клише демагогов, это жило в реальных людях, фактически – в нас самих. Без всего этого, что может дать энергия и амбициозность индивидуума своей отсталой родине? Ничего. Он удовлетворяется ничтожными третьеразрядными достижениями, научной степенью, деньгами. Либо, если он и впрямь неукротимо амбициозен, меняет страну, грустно, а что делать, жизнь-то одна…
Мы были, мы есть, мы будем (вместо заключения)
Удивительный и необъяснимый для западного мира взлет нашей транзисторной электроники в 50–60-е годы прошлого века обеспечил ее выход на второе, после США, место. Более того, в военной сфере была достигнута приемлемая сопоставимость по номенклатуре, качеству и необходимым объемам производства, ракетно-ядерный щит страны был обеспечен электроникой. Это блокировало возможные апокалиптические авантюры, которые казались более чем вероятными в начальный период "холодной войны", пока одна из сторон имела подавляющее превосходство.
Уже одно это обязывает историка обратить особенное внимание на поколение основателей нашей электроники. Но они продолжали действовать со все большим успехом и позже, обеспечив почти паритет с США к 1975–1980 годы. Многие работают и поныне. Когда в девяностые годы развитие нашей электроники оборвалось (имеется в виду прогресс параметров изделий), производство продолжилось на основе созданных заделов. Военная техника инерционна, она лишь приглядывается к чудесам нанотехнологий, но использует проверенные временем решения. В ЗИПах шахтных ракет хранятся транзисторы и микросхемы семидесятых годов – наш очередной поклон ветеранам. История, слава Богу, не повторяется, новые поколения строят жизнь по-своему, но некогда вырвавшийся гигантский протуберанец творческой энергии надолго оставляет свой след. Это не мистика, надо только хотеть и уметь улавливать эту энергию.
"Несколько лет тому назад, видимо в 2005 году, к нам в "Пульсар" пришел удивительный старичок из уважаемой ракетной фирмы. "У нас в некоторых блоках управления используются транзисторы П210, их не заменили на кремниевые, когда проходила соответствующая кампания, да и заменить в тех схемах почти что невозможно, надо все перерабатывать. Помогите получить партию, оплатим, как скажете". О, Боже, ведь это моя первая разработка, 1960 год. Почти прослезился".
"На склоне лет больше всего горжусь не Ленинской премией, а тем, что оказался в числе 3–5 человек, разработавших планарную технологию для отрасли. Оказалось, это наш подарок и 21 веку".
"Мечтал поступить в МФТИ, но узнав, что конкурс 24:1, элементарно струсил, куда уж мне с серебряной-то медалькой. Вернулся в Таганрог, поступил в РТИ. Но мечта все же "сбылась" – МФТИ закончил мой сын (он доктор наук, занимается цифровым ТВ), сейчас там учится внук…"
Знаменитый, кисти Сазерленда, портрет Черчилля искусствоведы относят к классическим образцам исторической живописи. Говорят, в нем есть и трагедия Англии, оставшейся в 1940 году один на один против взбесившегося нацизма, и тяготы долгой войны, и личная драма великого премьера, отторгнутого электоратом в разгар Потсдамской конференции победителей в 1945 году, и даже начавшийся развал Британской империи, но при всем еще и надежда на светлое будущее. А Клементине, жене сэра Уинстона, портрет активно не понравился – может не разглядела в нем светлого будущего именно для супруга, а не для Англии, может просто устала от истории. Прижизненный портрет дело тонкое, не пейзаж, поэтому я портрета и не обещал, только штрихи…
Респонденты интервью: В.А.Александров, И.Н.Букреев, С.С.Булгаков, В.М.Вальд-Перлов, А.Б.Гитцевич, В.П.Дворкович, А.И.Дирочка, М.Д.Дмитриев, С.А.Добролеж, С.А.Дохман, Г.М.Зверев, Э.П.Калошкин, Л.И.Кишиневский, Ю.А.Концевой, Ю.А.Кузнецов, В.Г.Литовченко, О.Р.Мочалкина, А.Б.Полянов, Ю.М.Попов, В.М.Пролейко, О.В.Сопов, В.И.Стафеев, А.Ф.Трутко, Н.А.Ухин, Ф.А.Щиголь, А.Б.Юханов.
Я взял более сотни интервью; в "поколение первопроходцев", условно очерченное рождением в десятилетии между 1928 и 1937 годами, попало три десятка фигур, оставивших заметный след в электронике. В интегральной анкете этой группы 20 докторских степеней, 33 лауреатские медали, 10 должностей руководителей предприятий и министерских главков. В статье их прямая речь дана обезличенно – сказанное настолько типично, что могло быть произнесено каждым из них, окажись он в подобных обстоятельствах. Кое-где указывается возраст респондента в "то" время, порой именно эта цифра больше всего потрясает. Годы стирают частности, все явственнее становится характерность поколения как единого целого. Они и сами с пронзительной лиричностью осознают эту общность и встречаясь на конференциях, банкетах (все реже), в поликлиниках или на поминках соратников (все чаще), даже не вспомнив фамилий друг друга, обмениваются полумистическими взглядами – "мы с тобой одной крови, ты и я …"
Поколение победителей
Это те, кто защищал Москву, брал Берлин, партизанил, сутками не выходил из оружейных цехов. Персонажам моего рассказа в критические годы войны (1941–1943) было лет по десять-двенадцать, кому-то чуть больше, многим – меньше, им еще только предстояло сказать свое слово в неблизком и неопределенном будущем. А пока в опаленной войной стране они просто живут – детство, отрочество, юность. Как?
"В эвакуацию в таджикский Ура-Тюбе добирались больше месяца, нас у матери было трое: я (7 лет), сестра (4 года), брат (2 месяца). Голодали. В школу за 10 километров бегал босиком, ботинки через плечо, чтобы не побить; закончил уже в Москве с серебряной медалью. В сорок третьем работал на грен-заводе, где делали шелк для парашютов. Брали только мальчиков, чтобы могли залезать на стеллажи в узкие проемы за коконами тутового шелкопряда".
"В Котовске под Одессой в первые дни войны мессеры летали буквально на высоте крон деревьев, мы видели лица летчиков. Эвакуировались в Гурьев, голодали, во время долгой болезни пятилетним прочитал "Тихий Дон", других книг не было. Вернулись в сорок четвертом, пошел сразу во второй класс, а с четвертого начал по вечерам работать переплетчиком, школу, уже в Саратове, окончил с золотой медалью".
"В августе сорок второго немцы подошли к нашей станице, отец с отступающими красноармейцами взорвали радиостанции (это наша мазанка, работники: отец, мать, я), погрузили аппаратуру на две подводы и мы отправились в Очамчири. Запомнилось: очередь мессера изрешетила желтый чемодан рядом со мной" (7 лет).
"Мы сидели на вещах, ожидая машину от фабрики "Свобода", где работала мать. Но в ночь на 13 декабря по радио сообщили о разгроме немцев под Москвой, и мы отказались от эвакуации. Полгода не учился, наступил голод, пошел лаборантом в КБ-47 на Вельяминовской …" (14 лет).
"Из Таганрога выбрались 16 октября, а 17-го немцы заняли город. Там погибли 19 моих родственников в числе десяти тысяч, расстрелянных в Балке Смерти" (4 года).
"В классе были русские, азербайджанцы, армяне, украинцев и евреев мало, шли как русские. Никаких нацразборок, хотя лично я все же пострадал (смеется): получил четверки по азербайджанскому и по астрономии, остался без медали".
"За мной приглядывала родственница (мать умерла до войны, отец в армии), но фактически я "рос на улице" в "романтической" блатной среде пензенских беспризорников, однако четко знал: – "это не мое", вот и дрался, хотя был очень щуплым. Что потом? МИФИ, красный диплом, распределение на "объект Левшина" (так режимники именовали ФИАН) и – пьянящая возможность общения с крупнейшими физиками современности, таким, как Тамм, Померанчук, Басов, Мигдал Смородинский".
"В школе выполнил 1 разряд по шахматам, играл за сборную Воронежа, потом еще и по лыжам, стал областной знаменитостью".
"В школе имел 1 разряд по стрельбе и хорошие перспективы, но занявшись бегом, утратил твердость руки – рост приостановился. Может и к лучшему, а то уже начались разговоры о карьере стрелка, вот бы смеху было".
"Увлекся джазом, до сих пор считаю себя вторым среди московских любителей. Горжусь, что встречался с Дюком Эллингтоном, ему было тогда под семьдесят, но – хорош!"
Ну вот, наконец-то зазвучали нотки вполне благополучной мирной жизни: спорт, музыка, девушки (я гасил эту тему, а то слишком бы далеко ушли). Однако было и другое, я даже не подозревал сколько "наших", в том числе и близких приятелей, побывало в оккупации. Эта боль требует особенных слов, здесь только вскользь, пунктирно.
"Нас у матери было пятеро, мал мала меньше, она пошла в военкомат проситься в эвакуацию. "Не сейте панику, Киев не отдадим…" Сдали без боя. На Печерском, где мы ютились в комнатушке трамвайного общежития, немцы устроили гетто, за пределы которого выходить запрещалось. Однажды мы с братом отрывали доски от забора на дрова и немцы нас схватили, но обошлось, только избили до крови. Голодали страшно, через это я прошел еще дважды в жизни: во-первых, родился в голодомор, уцелел чудом, потом в 1946 году, когда уже взрослым был, почти пятнадцати лет".
"Немцы отступали стремительно, и хуторяне, бросив все, попрятались на болоте. Ловить нас не было времени, они ограничились тем, что сожгли хутор; печи, однако, остались, мы их топили, набрасывали ветошь и спали в тепле. Над головой – только звезды да огоньки самолетов, был сентябрь сорок третьего …" (3 года).
"Когда наши выбивали немцев из Таганрога, от близкого разрыва снаряда я получила контузию, которая быстро прошла, но не скоро забылось "пребывание на оккупированной территории" (12 лет, девочка, ныне профессор МИФИ).
Героизм многолик, победой моего поколения стало – выжить, не сломаться, не опуститься, суметь прочувствовать свое зарождающееся "я", поверить в себя. Решающий фронт – после преодоления холода, голода, болезней, неустроенности эвакуации, ужасов оккупации – проходил через школу, именно там было выиграно будущее.
Выбор пути
Только у одного из моих респондентов отец был заметной фигурой в электронике (в электровакуумной, разумеется, – Ю.Н.), у остальных – инженеры, учителя, врачи, военные, рабочие, все из коммуналок. Никто не стал поддерживать семейные традиции, и это замечательно: вторые поколения чаще всего и второсортны, ТВ наглядно демонстрирует, что получается из сыновей и внуков великих актеров. Сам решаешь свою судьбу, – сам и отвечаешь, получилось, – гордость, уверенность в себе, амбициозность. Без этого в науке делать нечего, пожалуй, и в искусстве.
Будущие электронщики не оглядывались на отцов, а заглядывались на своих чуть более старших предшественников, создавших атомную бомбу. Вот где великая цель, захватывающее дух творчество, слава, прорывающаяся сквозь режим секретности. Однако к середине пятидесятых решающие первые успехи наших атомщиков уже состоялись, казалось "все сделано", распределиться из вуза к Курчатову или в Дубну уже не было сверхпрестижно, но появились новые завлекалки. В полупроводники, казалось, приходили случайно, и это так, но на глубинном уровне понимания выясняется, что в конечном счете это становилось осознанным, счастливым и "единственно верным" выбором на всю жизнь.
"Из нашей школы только я отправился в Москву, все отговаривали и пугали, рвался в МИФИ – закрытость, элитарность, – но не дали общежития, сдал в Железнодорожный (теперешний МИИТ – Ю.Н.), приятель усмехнулся: "выучат на стрелочника", и я со сданными экзаменами "перешел через дорогу" в Менделеевку на "закрытый" факультет. Оказалось, технология – любовь на всю жизнь. Хоть радиолампы, хоть нанотранзисторы без технологии ничто".
"Отец был кадровым военным, это стало делом всей семьи, но я для себя решил определенно – только инженером, тогда это витало в молодежной среде. Поехал в Ленинград – ЛИТМО, радиофак, конкурс 10:1, прошел. Распределили в Александров на радиозавод, через три года перешел на полупроводниковый, а в 29 лет назначили главным инженером в Минск".
"В МЭИ повезло: на втором курсе попал в только что созданную полупроводниковую группу, первую в Союзе!" (Это первенство оспаривают Киевский университет и Ленинградский электротехнический, пусть так, – Ю.Н.). "Связями отца воспользовался лишь однажды, чтобы на 3-м курсе МЭИ с "кабелей" перейти на "полупроводники" – мы все тогда бредили транзисторами".
"В МЭИ на практике своими руками делал транзисторы: резал слитки германия, шлифовал пластины, иглой расцарапывал их на чипы, в графитовых кассетах вплавлял индиевые шарики, травил в пергидроли, лакировал; и когда после всего этого на экране осциллографа появлялись транзисторные характеристики – это было чудо!"
"Учиться лазерам у самого Прохорова – можно ли было пожелать большего в студенческие годы!"
"Работая на маслозаводе под Киевом, я примеривался к Политеху и однажды для пробы поехал туда на экзамены с документами приятеля. Неожиданно сдал, он стал студентом, я, чуть не плача, вернулся к опостылевшему маслу. Оказалось, нет худа без добра. Много позже, служа за Уралом в армии, услышал про МФТИ, отпросился, поехал в Долгопрудный, поступил. Закончил институт в 28 лет, а мог в 23, если б не гусарствовал, зато какие люди нас учили: Калашников, Курбатов, Келдыш, Никольский. Курбатов и забрал меня в свой почтовый ящик".
"Когда в 62 года я начал работать в США на фирме Fusion Lighting, то за две недели сумел разработать транзисторный генератор накачки плазменных светильников, над которым они бились уже полгода. Американцы – виртуозы компьютерного проектирования, но мои опыт и креативность российского разработчика перевесили. А главное – широта образования, которое я получил в Институте связи за 35 лет до того. И зачем его там у вас начали подстраивать под американское" (Rockwell, MD, 2009).
Удивительное дело: в пятидесятые годы еще не было учебников по полупроводникам, многие вообще учились на атомных специальностях или технологии электровакуумных приборов, и тем не менее сформировалось поколение высокообразованных профессионалов, способных создавать отечественную транзисторную электронику. Конечно, многие, пожалуй что все, учились или переучивались непосредственно на марше, запас общих знаний позволял нам это.
Гонка за лидером
Начиная с первых же американских публикаций по транзисторам (1948 год), мы оказались догоняющими, причем по разным причинам засиделись на старте на несколько лет. Пришлось форсировать, подгоняло начальство, подгоняли газеты, пугая вестями с фронтов "холодной войны". Нередко дипломные работы превращались в НИРы, классикой жанра стало воспроизведение точечного транзистора дипломницей МХТИ в 1949 году. В НИИ военные – председатели приемочных комиссий неизменно задавали разработчикам сакраментальный вопрос: "а как обстоит дело за бугром"?
Новое поколение шагнуло в большую жизнь без комплексов: генеральная линия – только транзисторы и диоды, и никаких иных парадигм (тогда и слова-то такого не было); главные и единственные полупроводники – германий, затем кремний; никаких академических авторитетов с их копанием в селене и в закиси меди, вскоре и американские зубры уже не воспринимались беспрекословно – способные ученики быстро вырастали из коротких штанишек. Неумолимо затягивала в себя чарующая мощь производства, делающего "сказку былью", директоров, ни черта не смыслящих в р-n‑переходах, и не являвшихся прямыми начальниками, слушались беспрекословно, с готовностью подставляли свое плечо, они отвечали тем же. Несмотря на режимные заморочки, царила демократия – свобода в работе и в общении с директорами, заказчиками, вплоть до уровня генеральных конструкторов систем, с генералами, руководителями министерств. Никаких "без доклада не входить", новые идеи шли снизу вверх, а оттуда возвращались в форме приказов-погонялок. Всех единило Дело; житейская неустроенность, неправедность госвласти, беззаконие, произвол фактически отходили на второй план, забывались на время.
"Диплом – датчик магнитного поля по идее Штоймеля – делал во Фрязино, это повеселее, чем, оставшись на кафедре, уточнять громоздкие уравнения. Сам "репарационный" немец к тому времени уже укатил в ГДР, пришлось покувыркаться, но на "диплом с отличием" наработал. А в дело датчик не пошел, оказался слишком узкополосным…"
"Еще с преддипломной практики поручили в "Пульсаре" разработку иодидной эпитаксии германия, вдвоем с тамошним виртуозом-механиком, он же стеклодув, слепили лабораторную установку. Структуры получались отличные, но для массовки метод не годился. Все же нашу "живопырку" в дополнение к технологии меза-транзистора увезли на завод в Киев, и она в цеху там "пахала" чуть ли не пятнадцать лет".
"После Университета Лашкарев (классик полупроводников, зав. кафедрой КГУ – Ю.Н.) распределил меня в институт академика Францевича, там занимались карбидом кремния, на который вдруг объявилась мода – его использовали в первых светодиодах. Институт размещался в одном из зданий Лавры, было тесно, и академик фанеркой отгородил мне часть своей директорской кельи, причем так ,что к "себе" я ходил "через него". А три года спустя вышла наша общая с ним книга по карбиду; славное было время…"
"Первый отчет о воздействии радиации на транзисторы подписал сам "Борода" (И.В.Курчатов – Ю.Н.), я пробыл в его домашнем кабинете (в знаменитом "домике" на территории ИАЭ – Ю.Н.) больше двух часов".
"Через три года после окончания МЭИ назначили начлабом в "Пульсаре", а моим первым дипломником стал Шимко, славный парнишка, будущий министр Радиопрома".
"Очень хотелось попасть в магнетронный цех, но Живописцев (директор завода № 382, ныне "Плутон" – Ю.Н.) сказал: "подучишься в ОКБ, потом можно и в цех, не навредишь”, так и получилось".
"Беглецов (директор опытного завода "Пульсара" – Ю.Н.) посылал меня в Запорожье с напутствием: "сиди хоть два месяца, но германиевые слитки отбирай, чтобы нам подошли, и пересылай поездом с проводниками". Я просидел полгода с перерывами, отличную прошел школу".
"С выпрямительным блоком моей разработки командировали в Никитовку, Донбасс, там сказали "сам проверяй", и спустили в шахту на глубину 350 метров, да не в люльке, а "на тросе", страшно".
"Моим первым соперником стал диод фирмы Хьюз, я тогда ничего не знал о ее хозяине, "великом и ужасном" Говарде Хьюзе (Ди Каприо в "Авиаторе") и не комплексовал; кое в чем удавалось почти сравняться".
"В ноябре меня назначили директором несуществующего зеленоградского НИИ, в декабре переехал в Москву, поселился в "Балчуге" (самая третьеразрядная гостиница той поры, но в центре – Ю.Н.), у меня были печать, счет в банке и "Волга" с водителем – действуй! "
"Построили новый корпус, а на оборудование денег не было, поехал к Олегу, однокласснику по МЭИ, он директорствовал в Подлипках и купался в деньгах. Все понял и помог, договор конечно был с бухгалтерскими нарушениями, но обошлось, а совесть не грызла – не себе, для дела".
"Косыгин с Шокиным приехали одни, как-то оторвались от охраны, прошли сразу в цех, была пересменка, их обступили работницы. А мы задержались у Воронцова (директор завода – Ю.Н.), все ждали сигнала из проходной. В восьмидесятые так запросто уже никто не приезжал".
"Когда начался "еврейский вопрос", во Фрязино просто изъяли "их" пропуска из проходной. Помню, кто-то стал скандалить: "я – курд", тогда многие имели "вторую национальность", не помогло" (позднее этот "кто-то" получил орден за сплавно-диффузионные транзисторы – Ю.Н.).
"Кандидатскую диссертацию озаглавил скромно (смеется): "Новые принципы действия полупроводниковых приборов". Было и впрямь кое-что, совет постановил перезащитить на доктора" (Респондент трижды награждался Госпремией).
"Нашим открытием (Ленинская премия – Ю.Н.) мы опередили американцев лет на шесть, правда благодаря превосходству в технологии они к концу шестидесятых нас догнали и ушли в отрыв".
"В "Сапфире" попал на стабилитроны, началась разработка шумовых диодов, пожалуй мы в этом преуспели лучше американцев. А вообще по стабилитронам, конечно же, отставали".
"На стажировке в 1961 году оказался в инкубаторе нобелевских лауреатов – Гарвард, Массачусетский технологический институт, Колумбийский университет. Выступил на семинаре Бломбергена (основатель нелинейной оптики – Ю.Н.) по статье об условиях лазерной генерации в полупроводниках – слушали напряженно, по вопросам понял – мы впереди. Потом Натан и Сорокин (известные американские лазерщики – Ю.Н.) пригласили в ресторан, там вцепились в меня еще основательнее, но о своем – ни слова. К сожалению, наши экспериментаторы ошиблись с выбором полупроводника, и приоритет по инжекционному лазеру уплыл к американцам".
Было бы наивно объяснять наши стартовые транзисторные успехи исключительно энергией, амбициозностью, честолюбием того поколения разработчиков – эти свойства молодости более-менее константны для всех времен. Амбиции поддерживались и направлялись политическим руководством страны, а также примером предшественников – создателей ядерного оружия и ракет, но главное – великой победой над самым сильным в мире врагом. Это еще не стало слабеющей памятью и затертыми клише демагогов, это жило в реальных людях, фактически – в нас самих. Без всего этого, что может дать энергия и амбициозность индивидуума своей отсталой родине? Ничего. Он удовлетворяется ничтожными третьеразрядными достижениями, научной степенью, деньгами. Либо, если он и впрямь неукротимо амбициозен, меняет страну, грустно, а что делать, жизнь-то одна…
Мы были, мы есть, мы будем (вместо заключения)
Удивительный и необъяснимый для западного мира взлет нашей транзисторной электроники в 50–60-е годы прошлого века обеспечил ее выход на второе, после США, место. Более того, в военной сфере была достигнута приемлемая сопоставимость по номенклатуре, качеству и необходимым объемам производства, ракетно-ядерный щит страны был обеспечен электроникой. Это блокировало возможные апокалиптические авантюры, которые казались более чем вероятными в начальный период "холодной войны", пока одна из сторон имела подавляющее превосходство.
Уже одно это обязывает историка обратить особенное внимание на поколение основателей нашей электроники. Но они продолжали действовать со все большим успехом и позже, обеспечив почти паритет с США к 1975–1980 годы. Многие работают и поныне. Когда в девяностые годы развитие нашей электроники оборвалось (имеется в виду прогресс параметров изделий), производство продолжилось на основе созданных заделов. Военная техника инерционна, она лишь приглядывается к чудесам нанотехнологий, но использует проверенные временем решения. В ЗИПах шахтных ракет хранятся транзисторы и микросхемы семидесятых годов – наш очередной поклон ветеранам. История, слава Богу, не повторяется, новые поколения строят жизнь по-своему, но некогда вырвавшийся гигантский протуберанец творческой энергии надолго оставляет свой след. Это не мистика, надо только хотеть и уметь улавливать эту энергию.
"Несколько лет тому назад, видимо в 2005 году, к нам в "Пульсар" пришел удивительный старичок из уважаемой ракетной фирмы. "У нас в некоторых блоках управления используются транзисторы П210, их не заменили на кремниевые, когда проходила соответствующая кампания, да и заменить в тех схемах почти что невозможно, надо все перерабатывать. Помогите получить партию, оплатим, как скажете". О, Боже, ведь это моя первая разработка, 1960 год. Почти прослезился".
"На склоне лет больше всего горжусь не Ленинской премией, а тем, что оказался в числе 3–5 человек, разработавших планарную технологию для отрасли. Оказалось, это наш подарок и 21 веку".
"Мечтал поступить в МФТИ, но узнав, что конкурс 24:1, элементарно струсил, куда уж мне с серебряной-то медалькой. Вернулся в Таганрог, поступил в РТИ. Но мечта все же "сбылась" – МФТИ закончил мой сын (он доктор наук, занимается цифровым ТВ), сейчас там учится внук…"
Знаменитый, кисти Сазерленда, портрет Черчилля искусствоведы относят к классическим образцам исторической живописи. Говорят, в нем есть и трагедия Англии, оставшейся в 1940 году один на один против взбесившегося нацизма, и тяготы долгой войны, и личная драма великого премьера, отторгнутого электоратом в разгар Потсдамской конференции победителей в 1945 году, и даже начавшийся развал Британской империи, но при всем еще и надежда на светлое будущее. А Клементине, жене сэра Уинстона, портрет активно не понравился – может не разглядела в нем светлого будущего именно для супруга, а не для Англии, может просто устала от истории. Прижизненный портрет дело тонкое, не пейзаж, поэтому я портрета и не обещал, только штрихи…
Респонденты интервью: В.А.Александров, И.Н.Букреев, С.С.Булгаков, В.М.Вальд-Перлов, А.Б.Гитцевич, В.П.Дворкович, А.И.Дирочка, М.Д.Дмитриев, С.А.Добролеж, С.А.Дохман, Г.М.Зверев, Э.П.Калошкин, Л.И.Кишиневский, Ю.А.Концевой, Ю.А.Кузнецов, В.Г.Литовченко, О.Р.Мочалкина, А.Б.Полянов, Ю.М.Попов, В.М.Пролейко, О.В.Сопов, В.И.Стафеев, А.Ф.Трутко, Н.А.Ухин, Ф.А.Щиголь, А.Б.Юханов.
Отзывы читателей
